The Master and Margarita Book Scarf Straight

Iconic piece from one of the most controversial russian authors of XX century.

In details:

 * STRAIGHT

* Very soft rayon blend jersey
* Measures: 64'' (163 cm) inches and 26" (66 cm) inches wide
* Hand wash (cold water), dry flat
* Warm iron if needed. Do not iron print: reverse it or put a cloth between iron and print.

Shipping

Ready to ship in 1-3 business days.

What's inside:

“The Master and Margarita” is an iconic piece from one of the most controversial russian authors of XX century. This philosophical novel is layered with eternal questions about good and evil, love and madness, God and the Devil. Unusual story plot connected two places - Moscow, Russia at early XX century and an old Jerusalem at a time when trial and execution of Jesus Christ was going on...

Part of the book that we've chosen for you to enjoy is a scene where The Master first met Margarita and realized that it’s been destined...

Text printed in Russian and English so you can feel the vibe of original version as well as enjoy the beauty of the scene.

Russian version

Тут глаза гостя широко открылись, и он продолжал шептать, глядя на луну:
– Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. Черт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. И эти цветы очень отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто. Она несла желтые цветы! Нехороший цвет. Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась. Ну, Тверскую вы знаете? По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько ее красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах!
Повинуясь этому желтому знаку, я тоже свернул в переулок и пошел по ее следам. Мы шли по кривому, скучному переулку безмолвно, я по одной стороне, а она по другой. И не было, вообразите, в переулке ни души. Я мучился, потому что мне показалось, что с нею необходимо говорить, и тревожился, что я не вымолвлю ни одного слова, а она уйдет, и я никогда ее более не увижу...
И, вообразите, внезапно заговорила она:
– Нравятся ли вам мои цветы?
Я отчетливо помню, как прозвучал ее голос, низкий довольно-таки, но со срывами, и, как это ни глупо, показалось, что эхо ударило в переулке и отразилось от желтой грязной стены. Я быстро перешел на ее сторону и, подходя к ней, ответил:
– Нет.
Она поглядела на меня удивленно, а я вдруг, и совершенно неожиданно, понял, что я всю жизнь любил именно эту женщину! Вот так штука, а? Вы, конечно, скажете, сумасшедший?
– Ничего я не говорю, – воскликнул Иван и добавил: – Умоляю, дальше!
И гость продолжал:
– Да, она поглядела на меня удивленно, а затем, поглядев, спросила так:
– Вы вообще не любите цветов?
В голосе ее была, как мне показалось, враждебность. Я шел с нею рядом, стараясь идти в ногу, и, к удивлению моему, совершенно не чувствовал себя стесненным.
– Нет, я люблю цветы, только не такие, – сказал я.
– А какие?
– Я розы люблю.
Тут я пожалел о том, что это сказал, потому что она виновато улыбнулась и бросила свои цветы в канаву. Растерявшись немного, я все-таки поднял их и подал ей, но она, усмехнувшись, оттолкнула цветы, и я понес их в руках.
Так шли молча некоторое время, пока она не вынула у меня из рук цветы, не бросила их на мостовую, затем продела свою руку в черной перчатке с раструбом в мою, и мы пошли рядом.
– Дальше, – сказал Иван, – и не пропускайте, пожалуйста, ничего.
– Дальше? – переспросил гость, – что же, дальше вы могли бы и сами угадать. – Он вдруг вытер неожиданную слезу правым рукавом и продолжал: – Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих!
Так поражает молния, так поражает финский нож!
Она-то, впрочем, утверждала впоследствии, что это не так, что любили мы, конечно, друг друга давным-давно, не зная друг друга, никогда не видя, и что она жила с другим человеком, и я там тогда... с этой, как ее...
– С кем? – спросил Бездомный.
– С этой... ну... этой, ну... – ответил гость и защелкал пальцами.
– Вы были женаты?
– Ну да, вот же я и щелкаю... на этой... Вареньке, Манечке... нет, Вареньке... еще платье полосатое... музей... впрочем, я не помню.
Так вот она говорила, что с желтыми цветами в руках она вышла в тот день, чтобы я наконец ее нашел, и что если бы этого не произошло, она отравилась бы, потому что жизнь ее пуста.
Да, любовь поразила нас мгновенно. Я это знал в тот же день уже, через час, когда мы оказались, не замечая города, у кремлевской стены на набережной.
Мы разговаривали так, как будто расстались вчера, как будто знали друг друга много лет. На другой день мы сговорились встретиться там же, на Москве-реке, и встретились. Майское солнце светило нам. И скоро, скоро стала эта женщина моею тайною женой.
Она приходила ко мне каждый день, а ждать ее я начинал с утра. Ожидание это выражалось в том, что я переставлял на столе предметы. За десять минут я садился к оконцу и начинал прислушиваться, не стукнет ли ветхая калитка. И как курьезно: до встречи моей с нею в наш дворик мало кто приходил, просто сказать, никто не приходил, а теперь мне казалось, что весь город устремился в него. Стукнет калитка, стукнет сердце, и, вообразите, на уровне моего лица за оконцем обязательно чьи-нибудь грязные сапоги. Точильщик. Ну, кому нужен точильщик в нашем доме? Что точить? Какие ножи?
Она входила в калитку один раз, а биений сердца до этого я испытывал не менее десяти. Я не лгу. А потом, когда приходил ее час и стрелка показывала полдень, оно даже и не переставало стучать до тех пор, пока без стука, почти совсем бесшумно, не равнялись с окном туфли с черными замшевыми накладками-бантами, стянутыми стальными пряжками.
Иногда она шалила и, задержавшись у второго оконца, постукивала носком в стекло. Я в ту же секунду оказывался у этого окна, но исчезала туфля, черный шелк, заслоняющий свет, исчезал, – я шел ей открывать.
Никто не знал о нашей связи, за это я вам ручаюсь, хотя так никогда и не бывает. Не знал ее муж, не знали знакомые. В стареньком особнячке, где мне принадлежал этот подвал, знали, конечно, видели, что приходит ко мне какая-то женщина, но имени ее не знали.
– А кто она такая? – спросил Иван, в высшей степени заинтересованный любовной историей.
Гость сделал жест, означавший, что он никогда и никому этого не скажет...

English version

Here his eyes opened wide and as he whispered he gazed at the moon: “She was carrying some of those repulsive yellow flowers. God knows what they're called, but they are somehow always the first to come out in spring. They stood out very sharply against her black dress. She was carrying yellow flowers! It's an ugly color. She turned off Tverskaya into a side-street and turned round. You know the Tverskaya, don't you? There must have been a thousand people on it but I swear to you that she saw no one but me. She had a look of suffering and I was struck less by her beauty than by the extraordinary loneliness in her eyes!
Obeying that yellow signal I too turned into the side-street and followed her. We walked in silence down that dreary, winding little street without saying a word, she on one side, I on the other. There was not another soul in the street. I was in agony because I felt I had to speak to her and was worried that I might not be able to utter a word, she would disappear and I should never see her again.”
Then, if you can believe it, she said:
"Do you like my flowers?" - “I remember exactly how her voice sounded. It was pitched fairly low but with a catch in it and stupid as it may sound I had the impression that it echoed across the street and reverberated from the dirty yellow wall. I quickly crossed to her side and going up to her replied: "No.”
“She looked at me in surprise and suddenly, completely unexpectedly, I realized that I had been in love with this woman all my life. Extraordinary, isn't it? You'll say I was mad, I expect.”
“I say nothing of the sort,” exclaimed Ivan, adding : “Please, please
go on.”
The visitor continued:
“Yes, she looked at me in surprise and then she said: "Don't you
like flowers at all?"
“There was, I felt, hostility in her voice. I walked on alongside her,
trying to walk in step with her and to my amazement I felt completely free
of shyness.”
“No, I like flowers, only not these," I said.
“Which flowers do you like?"
“I love roses."
“I immediately regretted having said it, because she smiled guiltily
and threw her flowers into the gutter. Slightly embarrassed, I picked them
up and gave them to her but she pushed them away with a smile and I had to carry them.
We walked on in silence for a while until she pulled the flowers out of my hand and threw them in the roadway, then slipped her black-gloved hand into mine and we went on.”
“Go on,” said Ivan, “and please don't leave anything out!”
“Well,” said the visitor, “you can guess what happened after that.” He wiped away a sudden tear with his right sleeve and went on: “Love leaped up out at us like a murderer jumping out of a dark alley. It shocked us both - the shock of a stroke of lightning, the shock of a flick-knife. Later she said that this wasn't so, that we had of course been in love for years without knowing each other and never meeting, that she had merely been living with another man and I had been living with . . . that girl, what was her name . . .?”
“With whom?” asked Bezdomny.
“With ... er, that girl ... she was called ...” said the visitor, snapping his fingers in a vain effort to remember.
“Were you married to her?”
“Yes, of course I was, that's why it's so embarrassing to forget ... I think it was Varya ... or was it Manya? ... no, Varya, that's it ... she wore a striped dress, worked at the museum... No good, can't remember.
So, she used to say, she had gone out that morning carrying those yellow flowers for me to find her at last and that if it hadn't happened she would have committed suicide because her life was empty.
Yes, the shock of love struck us both at once. I knew it within the hour when we found ourselves, quite unawares, on the embankment below the Kremlin wall.
We talked as though we had only parted the day before, as though we had known each other for years. We agreed to meet the next day at the same place by the Moscow River and we did. The May sun shone on us and soon that woman became my mistress.
She came to me every day at noon. I began waiting for her from early morning. The strain of waiting gave me hallucinations of seeing things on the table. After ten minutes I would sit at my little window and start to listen for the creak of that ancient garden gate. It was curious : until I met her no one ever came into our little yard. Now it seemed to me that the whole town was crowding in. The gate would creak, my heart would bound and outside the window a pair of muddy boots would appear level with my head. A knife-grinder. Who in our house could possibly need a knife-grinder? What was there for him to sharpen? Whose knives?
She only came through that gate once a day, but my heart would beat faster from at least ten false alarms every morning. Then when her time came and the hands were pointing to noon, my heart went on thumping until her shoes with their black patent-leather straps and steel buckles drew level, almost soundlessly, with my basement window.
Sometimes for fun she would stop at the second window and tap the pane with her foot. In a second I would appear at that window but always her shoe and her black silk dress that blocked the light had vanished and I would turn instead to the hall to let her in.
Nobody knew about our liaison, I can swear to that, although as a rule no one can keep such affairs a complete secret. Her husband didn't know, our friends didn't know. The other tenants in that forgotten old house knew, of course, because they could see that a woman called on me every day, but they never knew her name.”
“Who was she?” asked Ivan, deeply fascinated by this love story.
The visitor made a sign which meant that he would never reveal this to anyone...